Читать книгу "Вельяминовы. За горизонт. Книга 3 - Нелли Шульман"

ничего не сказал… – получив пас от Ворона, прорвавшись к кольцу, Ева без труда положила туда мяч:

– Не зря ее уговаривали стать моделью для журналов, – вспомнил Максим, – у нее рост, если говорить на русский манер, выше ста восьмидесяти сантиметров… – он до Евы пока не дотягивал:

– Но мама говорит, что я еще вытянусь и Ворон тоже будет высоким, в родителей… – Лаура помахала блокнотом:

– Тридцать-двадцать, конец первого тайма… – Ворон заявил:

– Я хочу мороженого, побежали к выходу… – юный баронет поскакал по аллее. Ева кинула Максиму мяч:

– Держи, мы с герцогом принесем вам по рожку…

Выскользнув из рук Максима, мяч смял ранний гиацинт, проткнувший палую листву. В парке пахло дымками костров, свежей травой, над вековыми деревьями простиралось расписанное белыми разводами самолетов, нежное небо весны. Проводив глазами подтянутую фигуру молодого герцога, коротко стриженые волосы Евы, Максим сорвал гиацинт.

Расправив цветок, глубоко вздохнув, подросток пошел к Лауре.

Длинные пальцы несколько раз чиркнули паршивой, картонной спичкой. Сигарета, зажатая в зубах, смялась. Тупица вполголоса выматерился. Русский мат он хорошо помнил с детства, когда Генрих с приятелями крутился вокруг советских солдат в освобожденном Бреслау:

– В кибуце тоже все матерятся по-русски или на арабском… – проклятая сигарета, наконец, зажглась, – хорошо, что в баре немноголюдно…

Покинув кабинет врача, стоя на ступеньках практики, Авербах перебрал бары в окрестностях Харли-стрит. В бывший отель «Лэнгхем», где ныне располагалась BBC, он идти не хотел:

– У меня завтра там студийная запись. Еще, не дай Бог, наткнусь на режиссера, он начнет обсуждать дела… – несмотря на третий мартини, Авербах не сомневался, что завтра появится на радио вовремя:

– Травка травкой, водка водкой, а работа есть работа… – жадно затянувшись, он выпил сразу половину плоского бокала, – Дате тоже такая, и Адель… – при мысли об Адели живот скрутило резким спазмом:

– Я должен все ей сказать, нельзя такое скрывать. Но я не могу, по крайней мере, не сейчас… – в баре корпорации могли отираться и другие знакомцы Авербаха:

– В «Лэнгхеме» нельзя позволить себе больше одного мартини, иначе доброхоты не преминут пустить сплетню, что великий музыкант спивается… – сначала он намеревался дойти до Оксфорд-стрит, и купить спиртное в магазине:

– Вернуться к машине, выпить бутылку водки и заснуть… – устало подумал Авербах, – чтобы проснуться в полицейском участке. Огласка мне совсем ни к чему… – в старинном отеле Durrants, на Джордж-стрит, Авербаха никто не узнал:

– Здесь лучше, чем в огромной гостинице, – понял он, – на репортеров точно не натолкнешься… – поговорить с женой ему посоветовал и врач. Положив ладони на стопку листов, заполненных неряшливым почерком, он откашлялся:

– Мы можем провести независимые анализы, мистер Авербах, но я согласен с заключением американских коллег. Ваши шансы на отцовство чрезвычайно малы, меньше одного процента… – Адель не знала о посещении Авербахом госпиталя Маунт-Синай:

– Я и сам не знаю, зачем я пошел к доктору, – вздохнул Генрик, – то есть нет, знаю, зачем… – Авербах познакомился с доктором Эллисом, автором «Секса без вины», на приеме для патронов Карнеги-Холла:

– Я упомянул, что читал его книгу… – Генрик понял, что краснеет, – а он заметил, что консультирует пациентов и приватным образом… – появившись в кабинете Эллиса, аналитика, Генрик не ожидал получить направление в урологическое отделение госпиталя Маунт-Синай:

– Тело и душа неразрывно связаны, мистер Авербах, – задумчиво сказал Эллис, – эпизоды промискуитета и фантазии могут компенсировать что-то еще… – обжигая губы, Авербах втянул в себя режущий горло дым:

– Понятно, что я компенсирую. Бесплодие, невозможность стать отцом. Я ничего не знал, но мое подсознание все поняло… – по мнению докторов в Маунт-Синай никакого лечения не было и быть не могло:

– В детстве вы голодали, скитались, выжили в концентрационном лагере, – объяснил кто-то из врачей, – вы болели воспалением легких. Возможно, вы перенесли и другие недуги, например, свинкой. Это происходило в период, когда в ребенке закладываются основы будущего мужчины… – Эллис тоже настаивал на разговоре с Аделью:

– Ваша жена имеет право знать, что не она виновата в отсутствии у вас потомства, – мягко сказал аналитик, – подумайте о ее душевном состоянии, мистер Авербах… – Генрик щелкнул пальцами:

– Еще один коктейль… – он избегал мыслей о жене:

– Едва Адель все узнает, она от меня уйдет… – к глазам подступили слезы, – она женщина, для нее важно иметь детей. Но для меня тоже важно… – он шмыгнул носом, – я ожидал, что научу нашего мальчика или девочку нотам, посажу малыша на колени, поиграю на рояле. Папа так со мной дела… – Генрику отчаянно хотелось поговорить с отцом:

– С кем-то старшим, – он даже оглянулся, – но не с Инге. Дядя Максим в Плимуте, а дядя Джованни отчим Адели. Он потребует, чтобы я немедленно ей во всем признался. Но сейчас мне только надо, чтобы меня выслушали… – крепкая рука с золотым перстнем на мизинце опустила его мартини на отполированный стол, антикварного ореха:

– Спички здесь никуда не годятся, – сказал знакомый голос, – держите зажигалку, дорогой Генрик. Я очень рад вас видеть, мой юный друг…

Рядом с мартини появился тяжелый стакан с янтарным виски. Мистер Тоби Аллен, улыбаясь, устроился в соседнем кресле.

Мороженщик, итальянец, поставил у лотка несколько садовых стульев и столов. За прилавком со стальными емкостями, полными заманчивых шариков, поблескивала кофейная машина. Трехцветный флажок хлопал под ветром. На крышу лотка хозяин привязал гирлянду белых, красных и зеленых шариков.

Сестра всегда просила у Джона клубничное мороженое, ядовито-алого цвета. Разводы оставались на покрытом веснушками носу, Полина облизывалась:

– Очень вкусно. Можно еще шарик, Джон? В Балморале такого не подают… – в королевских резиденциях признавали только ванильное и шоколадное мороженое. Джон всегда баловал сестру:

– Она еще девчонка, – грустно думал подросток, – ей только восемь лет. Она думает, что ее мать умерла… – Джон знал правду об исчезновении мачехи, пять лет назад, о фальшивом памятнике на кладбище в Банбери, – но только она с этим справилась, как погиб папа… – Полину баловал весь особняк Кроу на Ганновер-сквер:

– Она единственная девочка в доме, – улыбнулся герцог, – хотя зверинец, как нас называет Густи, особо с ней не церемонится, но даже юный Ворон при ней прикусывает язык… – баронет не отличался изысканностью речи:

– Питер с Ником другие, они всегда вежливы, и Максим тоже. Вообще из всех нас только у Максима есть отец и мать… – Джон скрыл вздох, – то есть тетя Марта и Волк нам словно родители, но это другое… – они знали, что тетя Марта беспокоится о старшем сыне:

– Открытки приходят вовремя, – подумал подросток, – тетя Марта меня посвящает в кое-какие дела, однако автомеханик Генрих Рабе сейчас служит в тамошней армии. Им опять может заинтересоваться Штази… – вспомнив, что Лаура любит ореховое мороженое, он вручил баронету два рожка:

– Отнеси им, пока мы с Евой попьем кофе… – Маленькому Джону жгли карман два письма. Измятый конверт с израильскими марками сообщал, что весточку отправили из кибуца Кирьят Анавим:

– Дорогой Джон, – читал он неряшливый почерк кузины Фриды, – папа сдался и разрешил мне поехать с ним в Марокко. Продюсеры «Клеопатры»… – профессор Судаков работал историческим консультантом на будущей ленте, – пока не знают, оставят ли они съемки в Лондоне и Риме, или переедут в Северную Африку. Тетя Анна тоже летит с нами. Она занимается отправкой марокканских евреев в Израиль. У тебя идут занятия в школе, но поездка всего на неделю. Мы сможем практиковаться в арабском языке…

Второе письмо, со штемпелями Королевства Марокко, на напыщенном французском приглашало его светлость герцога Экзетера стать гостем королевской семьи и лично нового правителя страны, Хасана. Король взошел на престол в марте, после смерти отца:

– Хорошо, что я предусмотрительный, – довольно подумал Джон, – Фрида написала мне еще в феврале, когда мы с Полиной гостили в Сандрингеме. Потом умер король Мухаммед… – в присутствии ее величества Джон несколько раз упомянул о своем знании арабского языка и интересе к востоку:

– На похороны и коронацию меня пригласить не могли, я подросток, но королева